Михаил Шапошников, заведующий Музеем Серебряного века («Дом Брюсова»), отделом Музея Истории российской литературы имени В.И. Даля о современной поэзии:

Ирина Верниченко, Art&signaturtes: Какие можно назвать имена в современной российской поэзии ?

Михаил Шапошников: У каждого свои имена. И современная поэзия настолько разнообразна, настолько, я бы даже сказал, непредсказуема сейчас, настолько разные лагеря… У нас в музее очень часто собираются современные поэты. Есть, конечно, имена, которые уже довольно давно звучат. Например, Андрей Чемоданов, недавно ушедшая Елена Семенова… Но это то, что нравится, например, мне. Также, к сожалению, оказавшийся в Германии Григорий Петухов, поэт очень яркий, особенный, который во многом ученик Евгения Рейна, друга Бродского. Не в прямом смысле ученик, а в некотором -духовный продолжатель. Григорий Петухов – человек с очень серьезным дарованием.

А если говорить о совсем молодых, то можно назвать современную поэтессу Лидию Краснощекову. Она недавно издала в издательстве «Стеклограф» свою книгу «Иллидиум». Лидия – Иллидиум. Она пишет в разных жанрах. И еще могу назвать поэтессу со своеобразным именем: Асильду Боброву. Она живет в Пензе.

Так случилось, что больше года назад я оказался в жюри поэтического конкурса молодых поэтов «Мцыри». Там были поэты до 27 лет. Я был в жюри финала, где было 25 человек, и понял, что жюри смотрит одним образом, а я смотрю по-другому. Мне нравятся совершенно другие поэты.

Там я познакомился с Асильдой Бобровой и Лидией Краснощековой, Яной Яшминой из Петербурга и Аней Батырхановой из Уфы, которой я даже дал приз «За мистицизм в поэзии».

И В: Мистицизм в поэзии Вы оцениваете положительно?

М Ш: Я заведую музеем Валерия Брюсова и я — человек, исповедующий Серебряный век. Валерий Брюсов, стихи которого звучат очень современно, большую долю своего поэтического внимания уделял мистицизму.

И В: Христианскому мистицизму?

М Ш:  Как сказать… и язычеству тоже. То есть, попытке проникновения в некие тайны мироздания.

И В: Вы говорили о непредсказуемости : нет ли противоречия между преемственностью в поэзии, о которой Вы часто упоминаете, и непредсказуемостью?

М Ш:   Преемственность — понятие очень сложное.  В некоторых современных поэтах я вижу преемственность их творчества от Серебряного века. Но есть большая когорта поэтов, это касается отчасти и Григория Петухова, и Андрея Чемоданова, о которых можно сказать в меньшей степени, что они формалисты. Они, скорее, наследники различных авангардных исканий эпохи Серебряного века. Это была поэзия ищущая, и в советское время это было. Можно назвать Кирсанова, Луговского. Также, назвать с натяжкой советскими поэтами Бродского, Рейна, Кушнера. Это все-таки люди, которые искали новые формы, новые созвучия, новые возможности стиха с технической стороны. Но это увлечение было очень распространенно в 1980-е, 1990-е, 2000-е годы. И даже привело к тому, что некоторые поэты стали утверждать, что рифма исчерпана и остается только верлибр. Это, конечно, спорный вопрос. Я считаю, что истинный верлибр создавали только великие поэты, такие, как Ходасевич, Блок. Иногда Ахматова.

А вот у Асильды Бобровой — я увидел совершенно новое понимание рифмы, поиска рифмы. Я был даже в некотором смысле поражен, потому что и у Лидии Краснощековой это также очень сильно проявляется. И она вообще противница верлибра, хотя и  это несколько максималистская точка зрения. Но, я поразился, насколько сильно, глубоко звучат ее стихи. Которые, несмотря на то, что они современны по тематике, в то же время продолжают и традиции Серебряного века. Но она не продолжает, например,  Цветаеву с точки зрения формализма ее поиска, а именно психологически. Взгляд на мир, который не фотографически точно его отражает, а через «грубую кору вещества» видит скрытые смыслы и явления. Вот это необъяснимым образом ей удается.

И В: Каковы социальные аспекты в жизни поэтов в наше время?

М Ш:   Поэты, как и всегда, как и везде делятся, скажем, на различные категории в смысле социальной составляющей. Это маргиналы, которых большинство, они не задумываются о деньгах и живут, встречаясь друг с другом. Вот некая тысяча человек, которые устраивают вечера. Иногда они издают журналы, создают издательства. Например, «Стеклограф» у Даны Курской. Дана Курская – довольно известная современная поэтесса. Хорошая. И, на мой взгляд, с каждым днем буквально, она пишет все лучше и лучше

Но это не поднимает поэтов-маргиналов даже на уровень среднего класса по уровню доходов. Те, которые чуть моложе, идут по пути завоевания широкой аудитории через интернет, выступления за деньги. Вот, например, Вера Полозкова, довольно известная современная поэтесса. Дмитрий Кравченко. Есть те, кто собирает большие аудитории.
А есть те, кто (и это как раз молодые) стараются заниматься бизнесом и при этом писать стихи. Это другое поколение.

И В: Существуют конкурсы, гранты, премиальные?

М Ш:  Конкурсы есть. Есть молодежный фестиваль «Таврида». Есть фестиваль «Школа поэтов в Сочи». Есть и конкурсы, и поэтические фестивали, но даже победа в них не приносит дивидендов, только некую известность. Если ты ее поддержишь, то она будет с тобой.

И В: С чем связана невероятная популярность поэзии в России?

М Ш:  Я бы не сказал, что сейчас поэзия невероятно популярна. Потому что, понимаете, раньше, например: в нашем музее висит афиша «Вечер поэзии, 29 декабря 1920 года» . И там редчайшее соседство Блока и Гумилева, еще Михаил Кузьмин, Георгий Иванов начинающий. Там еще написано «помещение отапливается»…  И я представляю себе…  29 декабря 1920 года, город Петроград, военный коммунизм, голод, холод, можно представить, как это бывает 29 декабря в Петербурге. И вот эти люди идут через широченную Неву под ветром, в сумерки, закутанные в какие-то шубы и салопы, оставшиеся с еще дореволюционных времен. Из подворотен стреляют, они голодные, холодные, они идут куда-то в этот вечер. Зачем? Слушать стихи. Это итог, 1920-й год – итог Серебряного века.

Уже более 30 лет, когда Брюсов, Бальмонт, Мережковский в поэзии. Потом дальше Гумилев с акмеистами, потом футуристы. Люди привыкли, что поэты говорят что-то такое, что надо знать и слышать.

У нас висит афиша 1919 года, через год после написания Блоком поэмы «Двенадцать» проходил диспут об этой поэме. Поэму «Двенадцать» обсуждали в Ростове-на-Дону, где тогда была белая армия. Вот, что такое влияние поэзии тогда.

Дальше, например, Валерий Брюсов, именно он и начал проводить поэтические чтения в Политехническом музее, и диспуты, где собирались все поэтические школы и группы с декларациями и со стихами. Аудитория Политехнического – это большая аудитория. И потом это продолжилось в 1960-е годы. Все мы помним: Евтушенко, Вознесенский, Ахмадулина, другие, читали там. Тогдашнему слушателю тоже было важно, что эти поэты прочтут. Поэты читали и у памятника Маяковскому, даже до 1980-х годов это дошло, я еще помню какие-то поэтические реакции на перестройку, «борьбу с пьянством и алкоголизмом» даже. И это интересовало нас, молодежь 18-20-ти лет. Потом, с 1990-ми годами, пришло время совсем иное.

И В: Многое перешло в музыку?

М Ш:   Во многом – да. Но другое дело, рэперы. Мне это направление не очень близко. Но дело в том, что, как говорится, «все новое – это хорошо забытое старое» — в том же самом Серебряном веке в 1920-е годы были, например, «ничевоки», поэты, которые стояли на сцене, иногда молча, ничего не говоря, а иногда экспромтом начинали говорить стихами.  
Это не совсем походило на современный рэп. Потому, что тогда по -другому подавалось. Но это были те же рэперы. Они считали, что не надо сидеть за столом и сочинять стихи, правя их. Нет, ты идешь по улице, приходит вдохновение, и ты начинаешь говорить стихами. Или на сцене так же. 

Еще один момент современной поэзии: подача поэтических текстов — у Асильды Бобровой, Лидии Краснощековой, Ани Батырхановой – перформансы, а не только чтение стихов. Некоторые поэты уткнутся в телефон и монотонным голосом чего-то читают. Им кричат: «Не слышно». А они «мы не актеры». Важно подавать стихи публике артистически, когда каждое выступление – это перформанс. Например, Лидия Краснощекова часто читает под музыку. Асильда Боброва – сопровождает свои тексты движением и костюмами, она всегда во всем черном. И это идет от Серебряного века, где чтение поэтического текста — это театрализованное действо.

И В: есть словари рифм, их можно использовать.

М Ш:   Их можно использовать. Но настоящий поэт, даже используя словарь рифм, останется настоящим поэтом. Тут не в рифме дело.

Это просто дано от природы. Ты выражаешь свою душу через поэтический материал. Ты мыслишь стихами и это высказываешь, мысли сочетаешь в слова. Если это интересно только тебе, это одно.  Настоящему поэту, так было, например, с Ахматовой, каким-то образом «свыше» дано создавать свои произведения так, что каждый читающий вдруг понимает: это как будто он сам вот также мог подумать и почувствовать. 

Это интонация. И особенно точное высказывание, которое многие принимают, как свое. Даже Вертинский, несмотря на его весь невероятный эстетизм, очень понятен, и до сих пор, несмотря ни на что, востребован и звучит. Его сила в том, что он правдиво и остро писал о маленьких людях. Это клоун, балерина какая-то, актеры, причем затрапезных театров. Вот это также продолжал Иосиф Бродский, «Романс Коломбины», если вспомните. Это поэт или поэтесса говорят о себе. Но, говоря о себе, говорят за всех.

Михаил Кузмин, поэт Серебряного века, удивительно точно об этом сказал в стихотворении «Мои предки», а они были разные у него, русские, французы: «Вы все кричите сотнями голосов, во мне, последнем, бедном, но имеющим язык за вас». Тайна творчества.: вдруг почему-то кто-то начинает говорить стихами, мыслить и записывать. Может быть, это говорят все те самые невысказанные мысли, речи – память генетическая.

И В: Если посмотреть глазами современных поэтов на нашу современную жизнь? Какой она предстает? Они критикуют реальность?

М Ш:   нет, наоборот. Кто-то, конечно, критикует, но обычно это те, кто постарше. Наоборот, все новое, интересное, мультимедиа приветствуется, как новые возможности.

И В: Поэтов не воспринимают сейчас как пророков, их голоса не слышны?

М Ш:   так просто публика не готова. Культура восприятия поэтической речи, к сожалению, утрачена. Так же, как утрачена во многом, например, культура посещения музеев. И так далее.

И В: С этим я не соглашусь. Выстраиваются огромные очереди в музеи.

М Ш:  очереди, безусловно, выстраиваются. Но люди хотят интерактивных игр. Понимаете, это все – не совсем… музей. Музей — это храм муз. Я не знаю, какая из муз играла в интерактивные игры. Ну, может быть, только муза театра.

И В: Скажите, а какова стилистика современной поэзии? реалистические образы возникают?

М Ш:  Это сочетание всего. Потому, что иногда… Сквозь перечисления… как у Ахматовой, Бродского, Рейна перечисления каких-то бытовых предметов вызывают некое мистическое к этому отношение. Когда вы, например, на вещевом рынке (сейчас уже их практически нет, но раньше были), то там возникало тоже какое-то мистическое ощущение, хаос, который воспринимался очень особенно.

И В: сейчас в России – расцвет поэзии. А Вы можете пояснить это?

М Ш:  Сейчас есть много молодых людей и уже состоявшихся авторов, которые продолжают искать новое в поэзии и продолжают активно. И вообще, поэтов сейчас немало. Другое дело, что не всех из них можно назвать поэтами в глубинном, подлинном смысле этого слова.

бы так сказал, что расцвет русской поэзии — это весь 20-й век. И в 21-м это продолжается, потому что и в советское время можно найти много первоклассных поэтов. А также и 1я, и 2я, и даже 3я волна эмиграции, они тоже продолжали русскую поэзию.

И В: Шкловский говорил, что поэзия – это затрудненный дискурс, и отбор.

М Ш:   «Поэзия — та же добыча радия». — говорил Маяковский.